В прοκат выходит музыκальная драма «Дирижёр», снятая Павлοм Лунгиным в Иерусалиме с литοвсκим актёрοм Владасом Багдοнасом в главной рοли.тοлчкοм к созданию κартины стала оратοрия «Страсти по Матфею», сочинённая митрοполитοм Илларионом (Алфеевым) в бытность его ещё еписκопом Венсκим и Австрийсκим. кοмпозитοр хотел, чтοбы под эту потрясающую по силе духа музыку был сделан фильм о фресκах и храмах Сербии и Черногории. Однакο Лунгин настοял на Святοм горοде. О тοм, κак всё слοжилοсь, режиссёр рассκазал в интервью «Эхо».

— Павел Семёнович, легко ли вам было сочинить киноисторию, достойную пасхальной оратории «Страсти по Матфею», которую давно уже исполняют в концертах?

— Вариантов сценария было много. Остановились на самом простом, по образу «Репетиции оркестра» Феллини. Персонажами стали музыканты и дирижёр, которые приезжают в Иерусалим на гастроли. Это даёт право «Страстям…» неограниченно присутствовать в фильме. Музыка как бы звучит в головах героев. Потом стало понятно, что с ними должны происходить какие-то драматические события, которые бы рифмовались с духовной музыкой. И я до последнего боялся, что этого не произойдёт. Но вот удивительное дело: кладёшь почти хроникальную съёмку аэропорта на эту музыку, и получается что-то третье.

— как вам работалось в Иерусалиме?

— Это необычный город. Все, кто в него приезжает, чувствуют какое-то сильное поле, энергетику. Там с людьми что-то происходит. Причём не обязательно хорошее. Но когда мы начали снимать, оказалось, что город-то довольно уродливый: весь белый, современный, выстроенный из грубого иерусалимского камня. И неповторимую атмосферу Иерусалима мы пытались поймать в каких-то проходах, переулках. Надо признать, что город от нас ускользал. А хотелось, чтобы он тоже был одним из героев фильма.

— Были сложности с получением разрешения на уличные съёмки?

— вот чем хорош Иерусалим, так это тем, что там со всеми можно договориться, как и в Москве. С улицами и базаром, по которым в фильме бродит арабсмертник, проблем не было. Но нас не пускали в храм Гроба Господня, чтобы снять сцену покаяния дирижёра. Храм принадлежит четырём конфессиям. Все разрешили, и только главный армянский священник сказал: нет. И мимо нас прошли молодые дюжие монахи с палками в руках, сопровождая этого гордого старца. Но тут подошёл сторож-араб и сказал: «Ну, давайте быстро, пока его нет, у вас 20 минут». Представляете, мы писали письма, оформляли документы, обивали пороги. А в результате всё решили 100 долларов, что мы дали этому сторожу, чья семья является хранительницей ключей от храма уже в десятом поколении. Чудо! И вот мы уже снимаем внутри. Нам очень хотелось уйти от аляповатой, лубочной символики. Поэтому выбрали такое аскетичное место.

— Дают ли ваши фильмы вам самому ответы на те вечные вопросы, которые вы в них поднимаете?

— И да, и нет. Жизнь человека — это постоянный кризис. Ты выходишь из одного, чтобы войти в другой и опять что-то решить, понять, после чего снова перестаёшь что-либо понимать. Это процесс бесконечный. Я боюсь самодовольных людей, которые якобы уже всё поняли, в том числе и в христианстве. У них всё о’кей и душа хранится в швейцарском банке. Мой фильм «Дирижёр» о чувстве раскаяния и стыда. Они позволяют нам оставаться людьми и быть живыми.